В первый день 2012 года основателю красноярского регби Леониду Тихоновичу Сабинину исполнилось 70 лет. К этому времени он планировал выпустить книгу своих воспоминаний, но их оказалось много, работа занятулась, и Леонид Тихонович решил отодвинуть сроки, чтобы, без спешки, спокойно и качественно осуществить задуманное. Предлагаем вашему вниманию три небольших отрывка его будущей книги. Два из них ("Маленький вклад в большую победу" и "В гробу я видел ваше регби!") были опубликованы в мартовском номере журнала "Про регби" за прошлый год. Отрывок под названием "Отец" публикуется впервые.  

1. Маленький вклад в большую Победу

Родился я 1 января 1942 года во время оккупации, в районе Курской дуги. Хотя она называется Курской, на самом деле находится рядом с Белгородом. Самые сумасшедшие бои проходили под Губкиным, а мы жили немножко восточнее: в небольшом районном центре Ровеньки. Я был совсем маленьким, чтобы запомнить эти события, поэтому знаю их только по рассказам. Курская дуга – не кусочек земли, а большая территория, на которой полгода шли бои, и одно из последних сражений состоялось у нас, в Ровеньках. Там практически всё стёрли в лица земли: все дома, все сараи, и только наш дом каким-то удивительным образом сохранился. Он находился у реки, возле моста, что, наверное, и спасло его. Думаю, советские части хотели сохранить мост и не били по этому квадрату, но вокруг нас бомбы и снаряды рвались часто. Дом был большой, рубленый, без фундамента. Как рванёт – он поехал: то в одну, то в другую сторону. Так и ездил туда-сюда до конца военных сражений, словно заговорённый.  

Отец был на фронте, мать, как могла, спасала нас, с сестрами. Понятно, что никакого детства у нас не было. Наш дом занял крупный немецкий офицер, а мы, с бабкой и дедом, жили в погребе. Когда становилось потеплее, перебрались в сарай, который сумели слепить из того, что осталось после бомбёжек и пожаров. Моя бабка прожила 102 года. До революции она работала горничной у какого-то помещика, а во время оккупации  готовила для немецкого офицера. Она возилась у печки, я ползал по комнате, залез на офицерскую шинель и сделал на неё «а-а».

Сейчас смешно вспоминать,  а тогда ситуация была по-настоящему страшной. В фильмах про немцев показывают разные ужасы. В Ровеньках особых зверств не было. Пока они наступали, вообще добрыми были. По крайней мере, лучше венгров и румын, которые шли за ними и тащили всё, что можно было унести. Но летом 1943 года немцы отступали, и настроение у них изменилось. Увидев, что я сделал с шинелью, офицер выругался и схватил карабин. В отличие от наших винтовок, вместо штыка, на его конце был приспособлен кинжал, которым он  хотел проткнуть меня.  

На шум прибежал денщик. Его появление остановило офицера: он опустил карабин и подцепил меня сапогом так, что я улетел через две комнаты. Во время первой мировой войны этот денщик был в русском плену и немного говорил по-русски. Он крикнул: «Бабка, скорее убегай, пока я его успокою». Благодаря этому пожилому немцу, я сейчас могу рассказать эту историю. Иногда регбисты смеются: «Тихонович, ну-ка, расскажи, как ты вложил свою каплю в победу на Курской дуге?», я отвечаю: «Какая капля? Там целая куча была!» Но если говорить серьёзно, вполне возможно, что моя маленькая диверсия на офицерскую шинель чуть-чуть, да, помогла приблизить победу. Судите сами, я вывел из равновесия командующего подразделением. Если в это время началась атака советских войск через мост, его замешательство могло решить исход боя в нашу пользу. В бою, как и в спорте, решающую роль может сыграть самый незначительный факт.

2. Отец 

Как мы уцелели в военные годы, остаётся загадкой. Кроме бомбёжек и голода, к трагедии могло привести довоенное положение родителей. Мать работала в совнаркоме, а отец был милиционером. Если бы кто-то донёс об этом немцам, их бы сразу арестовали, но, как видно, во всей деревне не нашлось ни одного человека, захотевшего свести с моими родителями счёты.  

Ровеньки находятся в районе притока Северного Донца. Любые конфликты, революции, войны обязательно проходили через эти места. Жители много раз страдали от грабежей и поборов, поэтому создавали себе запасы, как могли. Частенько, вместо того, чтобы сдавать хлеб, они его воровали, и закапывали в подвалах, землянках, ямах. Когда немцы увидели, что урожай оказался в два-три раза меньше, чем должен быть, начали расправляться людьми. Расстреляли председателя колхоза. Отец понял, что скоро очередь дойдёт до него и решил попытаться уйти к тестю на хутор. 

По пути он встретил третьего секретаря райкома партии. Тот предложил организовать партизанский отряд, но где партизанить? Леса у нас – только по оврагам, там долго не побегаешь.  Тогда они решили пробираться к своим. В поле было много лошадей: не только убитых, хромых, но и здоровых. Они поймали лошадь, запрягли и поехали. Если где-то начинали постреливать, заезжали в лесочек, прятались в овражке и пережидали. Случайно нашли бесхозный склад со спиртом,  прихватили ящик, чтобы где-нибудь выменять его на еду и сено.    

Однако незаметно пробраться к своим не удалось: попались румынам или итальянцам. Те приняли их спирт за горючую смесь для поджигания танков, но почему-то не стали их сразу расстреливать, а посадили в сарай. Там уже было человек сорок. Как раз в это время началась танковая атака, охрана разбежалась, и они выбрались из сарая. Им удалось выйти из окружения, возле Ростова, где с боями прорывалась Кантемировская дивизия. После этого отец уже воевал на втором Белорусском фронте. Войну он закончил под Кёнигсбергом, где бои продолжались, даже когда пал Берлин.  

До первого ранения отец был Ворошиловским стрелком, потом получил назначение в сапёрную часть. Говорят, сапёры ошибаются один раз, но ему опять повезло: осколок попал в правую руку. Стрелять он уже не мог, а тут и война закончилась, однако домой его не отпустили. В своё время, отец выучился на рабфаке. По тем временам, это считалось, чуть ли не техникумом, и его отправили в Междуреченск, учётчиком угля. Я впервые увидел своего отца только в 1947 году, а мог и позже, если бы ни случай.

Зайдя в бухгалтерию междуреченского шахтоуправления, чтобы уладить какой-то вопрос, он увидел нашего земляка, которого немцы во время оккупации назначили старостой. Некоторых коммунистов и активистов он не трогал, как, например, моего отца, но от него пострадало много невинных людей. По рассказам бабушки, даже собственная жена спрашивала его: «Ну, зачем ты этих сдал?» – «Так надо. Немцы пришли надолго, нам с ними жить, а не с этими». Сыновья порвали с ним, не знаю куда, но ушли от него. Все думали, что он отступил, вместе с немцами, а он перебрался в Кемеровскую область и спокойно работал бухгалтером.

Староста отрастил бороду, но отец сразу узнал его. Он ничего не сказал, а развернулся и доложил об этом директору шахты. Тот вызвал милицию, но когда та прибыла на место, старосты уже и след простыл. Поймали его, аж, во Львове, и вызвали отца на опознание. Годом раньше его не отпустили на похороны собственного отца, моего деда, но после разоблачения предателя, сказали, что он отработал своё и может возвращаться домой. К тому времени мне уже было 5 лет. Поначалу он был для меня чужим человеком, но постепенно мы сблизились, и стали понимать друг друга с одного взгляда. 

3. «В гробу я видел ваше регби!»

 С регби я познакомился в 60-м году, когда я готовился к поступлению в институт. Я не умею заниматься в коллективе: мне нужно сосредоточиться и вникнуть в суть вопроса, а посторонние люди отвлекают и тормозят. Поэтому во время подготовки всегда старался найти уединенное место. Воронеж находится в Центральном Черноземье, где всё прекрасно растет, а лесотехнический институт располагался на окраине города: в дубовом лесу. Вокруг института, где не было леса, располагались сады. Собрав книги и тетрадки, я пошел туда. Смотрю, а там – совхозный стадион, но разметка совершенно не такая, как в футболе. 

Сижу я на лавочке, а за ним – клубничное поле. Сторожили его ребята-студенты. Подошли они ко мне, видят с учебниками: «Ты садись у шалаша, а мы пока уйдём». Я сел, книжки почитал, клубники и яблок поел. Там этого добра много. Вижу, к лавочке, где я  сидел поначалу, подходят здоровые мужики. Принесли необычные мячи, переоделись, сели: кто на мячи, кто на корточки. Самый старший – тренер – им что-то объясняет. Как выяснилось, одного человека не хватает. Он подходит:

- Ты чем-нибудь занимался?

- В футбол играл, в ручной мяч.

- В ручной мяч? Да, ты что!

Оказалось, он сам гандболист, и здесь – вся его гандбольная команда, плюс лыжники,  борцы. Им где-то нужно было выступить по регби.

- А ты бежишь хорошо?

- Немножко бегаю.  

- Выйди, мы тебя на край поставим.

Что такое для меня край? Думал, как в футболе. Тогда не было 5-метровой линии, а 15-метровая была. В этой зоне мне и сказали бегать: «Пас отдадут – беги вперёд». Играли, играли, мне, конечно, пас никто не даёт. Потом вдруг дали, а в институте я бегал за 11,2, как рванул, сразу ушёл. Наперерез бросился парень. Мне бы вильнуть и уйти к  воротам, но тренер сказал, бегать в этой зоне. Как меня поймали, да зарыли в песок. Потом я этот песок откуда только не вытряхивал. Даже из трусов. Встал, отплевался и говорю

- В гробу я видел ваше регби.

Махнул рукой, повернулся и ушёл. Однако, игра всё-таки запала мне в душу: какая силовая борьба! Я всегда хотел заниматься силовой борьбой, но больше я их тогда не видел: видно куда-то уехали. Тогда я не поступил, и вскоре сам уехал из Воронежа, а на следующий год, когда я стал студентом, тренер практически сам меня нашёл. Как-то мы встретились в институте:

- Здравствуйте.

- Здравствуй. Ты тот самый мальчик?

- Да.

- Будешь у нас заниматься?

- Регби?

- Да, нет, гандболом…

И я пошёл к нему тренироваться. С одной стороны, этот человек был талантливым тренером, с другой – проходимцем. Он чувствовал, с каким видом спорта можно «выстрелить» и выскочить на уровень. Тогда были добровольные спортивные общества (ДСО), в которых проводились соревнования по разным видам. Пока другие думали, он быстренько организовывал команду по нужному виду спорта, и таким образом частенько приносил институту зачётные очки по линии ДСО «Буревестник».

Практически полгода мы занимались несколькими видами спорта параллельно. Один раз приходим на тренировку, лежат односторонние клюшки для хоккея на траве, другой раз – индийские регбийные мячи. В регби все мячи сшиты долями, даже сейчас, и «Джеберт», и «Метре», а у них – пятаками, как в футболе. Мячи были вытянутыми и тяжёлыми. Если ударить индийским мячом на двадцать метров, нога отлетала. Больше я таких мячей никогда не встречал. С хоккеем у нас не получилось,  а регбийный мяч гоняли по залу.

Пареньком я был крепким, и плюс к игровым тренировкам, меня всё время дёргали, то туда, то сюда. Одно время увлёкся самбо, на лёгкую атлетику немножко ходил. Меня ставили на спринт и, почему-то, на копьё. Говорили: «очень хорошо», но копьеметателя из меня не получилось. Хотя в гандболе хлёсткий бросок – самое главное, копьё летело всего на 25-30 метров. С такими результатами нечего было строить серьёзные планы, зато в гандболе пошло. Скорее всего, дело было в моём внутреннем настрое: я люблю коллектив и коллективные виды спорта.

Литературная обработка Евгения КУТАКОВА.